Священномученик Анатолий Левитский

Священномученик Анатолий Левитский

Нет фотографии, но есть несколько слов описания внешности в деле, сфабрикованном буквально из ничего — из неосторожно обронённого слова, которое новая власть не простила, вцепившись в него голодным цепным псом. От отца Анатолия Левицкого остались только протоколы допросов, из которых видно, как по доносу лишали свободы, как обвиняемых стравливали друг с другом, как манипулировали людьми, режиссируя зловещие спектакли в поисках врага. Сравните протоколы допросов 1933 и 1937 года — за четыре года заключения отец Анатолий как будто обрёл большую духовную силу и твёрдость. Перед лицом верной смерти нет уныния, нет попытки оправдаться, не называются имена — ни единого компромисса… Перед нами зафиксированный на бумаге акт мужества стоящего перед голгофой мученика.

Левицкий Aнaтолий Aфaнaсьевич родился в 1894 году в поселке Воткинский зaвод Вятской губернии, Сарапульского уезда. Воткинский завод был небольшим промышленным городом с населением в двадцать пять тысяч жителей, возникшим в XVIII веке вокруг железоделательного завода. Здесь размещались горное училище, три мужских и две женских школы, семь храмов. В одном из них служил иереем Афанасий, отец Анатолия. Можно предположить, что род Левицких являлся большим священническим родом. Так, священник Иоанн Левицкий, в 1897-1901 годах входил в строительный комитет Воткинской Спасо-Преображенской церкви и, возможно, служил в этом храме.

В Воткинском заводе после революции 1917 года, во время Гражданской войны проводились особенно свирепые расправы над священнослужителями. Большинство воткинских священников или пропали без вести, или были расстреляны. Можно предположить, что в ходе этих репрессий пострадал и род Левицких. Во всяком случае, о послереволюционной судьбе своего отца священник Анатолий Левицкий в анкетах ничего не сообщал.

Анатолий как представитель священнического сословия пошёл по стопам отца. В 1919 году закончил Вятскую Духовную семинарию. Но над страной уже кружил вихрь Гражданской войны, который захватил и молодого выпускника семинарии. В 1919 году Анатолий начал служить в армии Колчака письмоводителем при штабе Воткинской дивизии. Вместе с армией эвакуировался с Урала в Сибирь. В 1920 году армия Колчака была разгромлена. Теперь служба в Белой армии даже в должности писаря, как и происхождение из духовного сословия, были в глазах новой власти очерняющими обстоятельствами. Несмотря на опасные для служителей Христа обстоятельства, в 1922 году, когда уже шли репрессии против церкви, Анатолий принял сан священника и начал служить в храме. Сразу же вслед за этим он лишился избирательных прав. Был женат на Надежде Николаевне, которая позже работала счетоводом на железнодорожной станции Топки. Детей в супружестве не было, и жили они потом отдельно.

Впервые отец Анатолий привлекался органами ОГПУ в 1928 году «за распространение провокационных слухов», но за отсутствием улик был освобождён.

К 1933 году он уже являлся благочинным, проживал в селе Бачаты Беловского района, служил в Никольском храме.

26 января 1933 года Левицкого арестовали по месту проживания в селе Бачаты, обвинив его в контрреволюционной деятельности. По делу проходили священники семи имеющихся в Беловском районе церквей.

Начались допросы. Их было три: 31 января, 16 февраля и 18 февраля.

На первом допросе от 31 января 1933 года по настоянию следствия отец Анатолий кратко излагает свою биографию и выражает свое отношение к советской власти, напрямую, не кривя душой: «К советскому строю я питаю лишь классовую ненависть, а особой ненависти у меня нет, я хорошо знаю, что советская власть к нам относится безразлично, не трогает нас, но политика советской власти и коммунистической партии перевоспитывает народ, а поэтому с каждым годом и днём верующих становится меньше и скоро наступит тот день, когда в церковь ходить никто не будет. Будучи лишенцем, я хорошо знаю, что меня ни в какие учреждения Советского Союза работать не возьмут. Имея в душе ненависть к существующему строю, я эту ненависть открыто не проявляю и подчиняюсь всем постановлениям советского правительства.

Проживая в селе Бачаты, я часто бывал у священника N. В конце 1932 года, месяца и дня я не помню, я был в квартире у священника N, в это время у него в доме была и посторонняя публика, этим людям священник N при мне говорил, чтобы они в колхоз не вступали, так как они там погибнут, … и колхозников будут убивать. Я лично не придал его словам никакого внимания, я на это его не поощрял и влияния на него никакого не производил. У меня на исповеди были случаи, что верующие спрашивали: «Батюшка, а в колхоз не грех вступать?». Я на это отвечал, что «у нас нет на это запрещения, и я этот грех снимаю». Сам я лично никакой агитации и пропаганды не веду».

Отец Анатолий сделал опасное для священника N признание. Он показал, что одна фраза, под которую можно подвести антиколхозную, а значит, и антисоветскую агитацию в его присутствии этим священником была сказана. Однако из контекста можно понять и так, что отцу Анатолию предъявили обвинение в недоносительстве: слышал, но не сказал, и, что об этом разговоре священника N следствию уже было известно.

Действовала обычная следственная практика тех лет: показания одного зачитывались другому обвиняемому, обвиняемых стравливали, заставляли всё больше и больше рассказывать друг о друге. Во время первых допросов отец Анатолий это ещё не вполне осознавал. Когда ему предъявили обвинения в контрреволюционной деятельности, объявляя его главным фигурантом дела, батюшка, конечно, испытал недоумение, смятение. Он начинает думать, может быть, действительно, в его окружении были контрреволюционеры, плетущие заговор, или возможно, его кто-то пытается оговорить.

Это смятенное, подавленное и нестойкое состояние отражает протокол допроса от 16 февраля 1933 года. В нём он называет имена священников, членов церковного совета, которые высказывали недовольство советской властью, вели себя якобы подозрительно. Вполне возможно, что он сам в это искренне верил. Не исключено, что названные участники процесса свидетельствовали против него.

Протокол допроса от 16 февраля 1933 года:

— Современное духовенство, в частности священники Беловского района, состоящие в моем подчинении как то: […], будучи морально и материально ущемлены, имея весьма безотрадные перспективы на дальнейшее существование, то есть с каждым днём всё меньше и меньше становится верующих, а следовательно и уменьшаются доходы священников, питают ненависть к существующему строю – соввласти. Эту ненависть они изливают в беседах между собой, в узком кругу обсуждается дальнейшее существование. Это недовольство существующим строем, существующей политикой в отношении духовенства со стороны партии и правительства мне лично приходилось слышать от перечисленных выше священников при посещении их во время объездов по благочинию. За разговорами, выражающими недовольство на существующее положение священнослужителей, крылось желание изменить существующий строй, крылось желание возвратить старое — прошлое положение священника, каковым оно было в дореволюционный период. Я неоднократно предупреждал названных выше священников, что подобные разговоры не нужно вести, что с ними можно оказаться в неприятном положении. Но мои советы и увещевания очевидно не действовали.

Особенно характерным я считаю поведение священника N, который вёл себя крайне подозрительно и творил явно незаконные действия. Например, за время моих четырёх к нему посещений мной установлено, что N очень часто собирал собрания под видом перевыборов церковного совета, тогда как по закону церковный совет выбирается на три года, а в Салаире по вопросу о перевыборах и другим вопросам проводились собрания гораздо чаще. Так, за последнее время, насколько мне известно, проводилось три-четыре собрания. Кроме того, при посещении я всегда заставал у священника N группу мужчин и женщин, в квартире у них всегда фигурировал председатель церковного совета, по социальному положению как будто кулак. Что говорилось на этих собраниях и сборищах на квартире я точно сказать не могу. С появлением меня эти группы расходились по домам.

Не менее характерен по своей подозрительности тот факт, что салаирский церковный совет, руководимый …, имеет какую-то связь с Барнаульской обновленческой общиной, куда в эту уже зиму председатель церковного совета выезжал три раза якобы за покупкой свеч, тогда как в этих поездках совершенно нет большой надобности, так как свечи можно получить почтой непосредственно из Москвы или из нашей Томской епархии. Тем более это становится подозрительным, потому что в Барнауле нет общины сергиевского течения, а только обновленческого. И командировки при том столь частые из-за одних лишь свечей явно бессмысленны. Причём в должности второго священника в лице Троицкого, оказавшегося без документов по протекции …, также имеет связь с неблагонадёжным элементом. Этот Троицкий со слов заштатного священника …, проживающего в настоящее время в Салаире, был осуждён властью на восемь лет, и из-под стражи бежал, об этом знал N, принимая его вторым священником в свою церковь. Но об этом не донес ни мне, ни властям.

Отец Анатолий отгораживается от предполагаемых заговорщиков, но роль главного заговорщика уже приуготовлена именно ему.

Судя по содержанию последнего допроса, отцу Александру становится известно о лжесвидетельствах, якобы доказывающих проведение нелегальных контрреволюционных сборищ в его квартире. Он начинает понимать механизм запуска оговоров, стравливания обвиняемых, манипулирования, которым управляет следственный комитет, для того, чтобы сложилась нужная следствию картина.

На последнем допросе батюшка не даёт никаких признательных показаний и отрицает свою вину в организации контрреволюционных собраний.

Протокол допроса от 6 мая 1933 года:

— N я знал как председателя церковного совета села Бачаты, где я и занимал должность священника-благочинного, отношения были дружественными, мы бывали друг у друга в гостях, как связанные общностью церковных интересов. Бывали случаи, что N бывал у меня в квартире, вместе с … , последний хотя и никакого отношения к церкви не имел, но бывал у меня в доме как старый мой знакомый, ему я после отбытия его ссылки в Нарыме оказывал материальную помощь — давал взаймы деньги, так как, выйдя из ссылки в 1932 году, он не имел своей шубы. … также бывал в моём доме, как мой хороший знакомый. … является хозяином моей квартиры. Никаких нелегальных собраний в моей квартире с обсуждением политических вопросов в моём присутствии не было, что же касается того, что в моей квартире в этих случаях закрывались окна — окна в моей квартире вообще закрывались вечером при огнях. Показания N о том, что у меня в квартире бывали нелегальные контрреволюционные сборища, я отрицаю и считаю их ложными, так как хотя и названные лица у меня в квартире бывали, но на политические вопросы суждений не вели. Больше добавить ничего не имею.

К сожалению, нет возможности сравнить показания отца Анатолия с другими. Но в итоге его сделали главным обвиняемым по этому делу, объявив руководителем «церковно-монархической повстанческой контрреволюционной организации», которая имела целью «вооружённое выступление против советской власти на случай интервенции».

В мае 1933 года отец Анатолий был осуждён «тройкой» при ОГПУ на пять лет концлагерей и сослан в Сиблаг. К тому времени он уже болел туберкулезом.

В учётно-статистической карточке заключённого есть несколько штрихов, запечатлевающих внешность отца Анатолия, это тем более ценно, что фотографий Левицкого не сохранилось: рост средний, телосложение правильное, волосы светло-русые, глаза серые, нос большой.

Из пересыльной тюрьмы осуждённого отправили в Ново-Ивановский лагерный пункт в Верх-Чебулинском районе. Ново-Ивановский отдельный лагерный пункт являлся сельскохозяйственным отделением Сиблага. При нем была свиноферма, сельскохозяйственные угодья, на которых работали заключённые. Кое-что из производимой продукции попадало на скудный стол заключённых. Но в остальном порядки там были такие же суровые, как и в других советских концлагерях. Писать письма на волю, получать оттуда посылки разрешалось лишь раз в месяц. А для осуждённых за контрреволюционную деятельность, как для отца Анатолия, лишь один раз в три месяца. Свидания — раз в полгода. Заключённые жили в переполненных, плохо протапливаемых бараках. Работали по двенадцать–тринадцать часов.

Несмотря на такое «деревенское содержание», лагерь оказался злокозненным для многих его обитателей и в особенности священнослужителей. Здесь организовали два политических процесса, по которым вынесены смертные приговоры. Казнёнными являлись в основном священники.

После печально известного секретного указа НКВД № 00447 от 31 июля 1937 года «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов», который дал старт новому витку террора, в лагерях Кузбасса были организованы несколько групповых политических процессов: Антибесский — два процесса, Ахпунский — два процесса, Ново-Ивановский — два, Сусловский — один, Юргинский — два. Таким образом, всего, по нашим данным, прошло девять процессов, которые закончились для подавляющего большинства их участников казнями.

Процессы в лагерях, как и повсеместно, заранее режиссировались: подбирались жертвы, «руководители». Сразу после указа НКВД № 00447 в лагерях произвели перемещения заключённых: некоторых епископов, архиепископов перевели в те лагеря, где планировалось организовать крупные групповые политические процессы. Так, архиепископа Евсевия Рождественского в августе 1937 года переводят из Юргинского в Ахпунский лагпункт. Епископ Аркадий Ершов в сентябре 1937 года был переведён из Мариинского распределительного пункта в Ново-Ивановский лагерь, где готовится дело архиепископа Павлина (Крошечкина). По нему был арестован и отец Анатолий Левицкий.

В деле сохранилась характеристика на Анатолия Левицкого, написанная после его ареста, 3 октября 1937 года начальником третьей зверофермы. Все подобные характеристики были стандартно отрицательными: «За время содержания в Ново-Ивановском отделении при III-й звероферме содержался в подконвойном городке на общих подконвойных работах. К выполнению порученной работы относился плохо, потому что вместо мобилизации масс на выполнение задания способствовал разложению в бригадах дисциплины, создавал недоверие руководству, что способствовало падению трудовой и лагерной дисциплины».

Аресты всех участников процесса прошли 30 сентября–1 октября 1937 года. Было арестовано восемь заключённых: архиепископы Павлин Крошечкин, Глеб Покровский, епископ Аркадий Ершов, иеромонах Пётр Чернышёв, священник Анатолий Левицкий, священник Никандр Чернелевский, псаломщик Киприан Анников, имя восьмого арестованного установить не удалось. Сразу же они были допрошены.

На допросе отец Анатолий был твёрд, немногословен. Теперь его не сбивали с толку ничьи показания и свидетельства. Он усвоил: любые компромиссы со следствием невозможны, они не улучшают участи и только растравляют совесть. Вины своей не признал.

Протокол допроса от 30 сентября 1937 года:

— Вам предъявляется обвинение, что вы, находясь в подконвойном городе Ново-Ивановского отделения, участвовали в контрреволюционной группе, возглавляемой заключённым Крошечкиным, вели среди заключённых контрреволюционную агитацию, направленную на дискредитацию соввласти. Дайте показания по существу предъявленного вам обвинения.

— Предъявленные мне обвинения я отрицаю. В контрреволюционной группе я не участвовал. Не отрицаю, что с заключённым … я знаком, также не отрицаю и того, что с каждым из указанных мной лиц неоднократно беседовал по вопросам, касающимся только нашей службы в прошлом, но вопросов политического характера в беседах не затрагивали. Не скрываю, я и … собирались на исполнение своих религиозных обрядов. Надо отметить, что … бывал на этих сборищах реже, чем мы все остальные.

— Кто руководил этими сборищами?

— Этими сборищами руководил … .

— Кто оповещал вас об этих сборищах?

— Оповещать никто не оповещал, но заранее условливались о времени и месте сборища.

— Вы не говорите всей правды, скрываете. На этих сборищах велись контрреволюционные разговоры. Следствие требует говорить правду.

— Я заявляю, что на этих сборищах проводилось только исполнение религиозных обрядов. На политические темы мы никаких разговоров не вели, и контрреволюционных разговоров там не было.

На дополнительных допросах (без даты) ему зачитываются показания «свидетелей». Но отец Анатолий уже знает цену этим «свидетельствам» и способ их получения.

— Вы на допросе 30 сентября сего года отрицали вашу принадлежность к контрреволюционной группе, а также отрицали, что вы занимаетесь контрреволюционной агитацией. Вам зачитываются показания Серебреникова, изобличающие вас в вашей контрреволюционной агитации. Дайте правдивые показания следствию.

— Показания Серебреникова я категорически отрицаю, ни о каком советском собачьем ящике я не говорил. Также не говорил во время проверки, что получается как при опричнине Ивана Грозного. И не говорил 26-27 сентября о шкурке от жидовского чина. Никакой контрреволюционной агитацией я не занимался и заниматься не намерен.

— Вы лжете, дайте правдивые показания.

— Я дал правдивые показания, так как я этого не говорил.

— Вы отрицаете, что вы занимались контрреволюционной агитацией, но вы изобличаетесь свидетельскими показаниями. Вам зачитываются показания свидетеля … . Дайте следствию правдивые показания.

— Показания свидетеля … я отрицаю, так как это ложь.

— Вам зачитываются показания третьего свидетеля Савченко, изобличающие вас в контрреволюционной агитации. Дайте правдивые показания.

— Показания Савченко я отрицаю, так как я этого не говорил.

— Вы категорически отрицаете показания всех свидетелей, но вы лжёте. Дайте следствию правдивые показания.

— Все показания свидетелей я отрицаю полностью, так как на меня показывают ложно.

— Что ещё можете показать по вашему делу?

— Больше по делу показать ничего не могу.

Батюшка засвидетельствовал свою верность Христу, он признал, что вместе с другими священнослужителями участвовал в молебнах в лагере, но отверг все обвинения в контрреволюционной деятельности.

В лагере отец Анатолий как будто обрёл духовную силу и твёрдость – это явилось вектором его внутренней биографии.

28 октября отца Анатолия и других обвиняемых приговорили к высшей мере наказания. 3 ноября 1937 года он вместе с другими шестью осуждёнными был расстрелян и погребён в безвестной могиле. Судьба восьмого безымянного арестованного неизвестна. На Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви 20 августа 2000 года были причислены к лику святых пять казнённых по делу архиепископа Павлина Крошечкина священнослужителей, среди которых был и отец Анатолий Левицкий[1].

[1] Правда В.Л. Новомученик из села Бачаты Беловского района//cyberleninka.ru//URL: file:///D:/1/Downloads/novomuchenik-iz-sela-bachaty-belovskogo-rayona%20(3).pdf (05.04.2019)